Частичка сердца Юзефово

Поселок Антопольский

Поселок Антопольский располагался недалеко от современной деревни Юзефово Смолевичского района, в сотне метров от дороги Жодино — Логойск. Собственно говоря, он и являлся частью этой деревни. Восемнадцать деревенских хат... Рождалось молодое поколение антопольцев, с каждым годом пополняя население поселка. Сейчас сложно в подробностях описать, как выглядел этот населенный пункт до войны. Осталось совсем мало людей, которые смогли бы об этом рассказать. 19 сентября 1943 года стал последним днем для этого поселка. Его больше нет. Все, что удалось узнать, так это некоторые факты, сохраненные в архивах КГБ БССР и в коротких воспоминаниях свидетелей из соседних деревень.
Из протокола допроса Христины Михайловны Радкевич 1901 года рождения
Уроженка деревни Пристромы Минского района и области, из крестьян, белоруска, беспартийная, малограмотная, вдова, домохозяйка, проживающая в деревне Юзефово Смолевичского района Минской области
«Об ответственности от дачи показаний и дачу заведомо ложных показаний предупреждена по ст.ст. 134 и 136 УК БССР.

— Скажите, деревня Юзефово была сожжена в период Отечественной войны 1941 — 1945 годов?

— Да, один поселок деревни Юзефово, располагавшийся около шоссе Логойск — Жодино по левой стороне, если ехать из Логойска, был полностью сожжен немецкими карательными войсками.
Сейчас на том месте имеется братская могила расстрелянных и сожженных жителей. Это было в 1943 году, как помню, на религиозный праздник Пречистое, который бывает дважды в году: в августе и сентябре месяцах. Я считаю, что это было на Второе Пречистое, 8 сентября по старому стилю. В один день с поселком из Юзефово, иначе его называли Антопольский, были сожжены деревни Пархово и Свидно Логойского района.

— Расскажите, при каких обстоятельствах и кем конкретно был сожжен поселок?

— Днем, примерно в 11 — 12 часов, по шоссе со стороны Логойска в деревню приехали немецкие карательные войска на автомашинах и мотоциклах, какое количество, не могу сказать. Я в это время несла продукты питания, т.е. обед, своему мужу Владимиру Радкевичу, который скрывался в болоте (впоследствии он погиб на фронте). Отошла я от своей деревни метров на 15 и вдруг услышала гул автомашин и стрельбу. Меня окриком остановили каратели. От испуга я уронила посуду с обедом и пошла к ним. Вокруг опять началась стрельба. В деревне было много немцев, которые выгоняли людей из домов на улицу. Когда меня гнали в центр деревни Юзефово, то уже почти все дома и холодные постройки горели.
~
Получилось так, что весь поселок был быстро охвачен пламенем. Проходя около дома Фелициана Акулича (он уже умер), я хорошо видела, как один каратель бросил Станислава Голуба, лет пятидесяти, в огонь горевшей скирды ржи, ячменя и овса, так называемый озерод, принадлежавший Акуличу. И вот не знаю, как там оказался Голуб. Один каратель схватил его руками за плечи и толкнул живьем в огонь. Я находилась в этот момент в метрах 15 — 20 от Станислава и видела, что тот охватил руками горевший столб озерода, а вокруг него было пламя огня. Я не могла смотреть на это страшное зрелище и, закрыв руками глаза, плакала.

После того как увидела, что заживо сожгли Станислава Голуба, этого простого, и ни в чем не повинного человека, меня, казалось, саму обожгло, мороз пошел по коже, как будто все это произошло со мной. И я продолжительное время просто находилась в каком–то бессознательном состоянии. Я не помню, были ли крики или стоны Голуба Станислава. Когда его бросил каратель живьем в огонь, то рядом было много солдат в немецкой форме. Затем я каким–то образом оказалась посередине деревни в группе своих односельчан.
Там были семьи Ванзонок Мальвины и Грузд (имя не помню), в том числе девять детей. Люди плакали, просились пощадить их. Особенно трудно вспоминать, как малолетние дети Любовь и Галина Ванзонок, да и другие тоже, просили карателей не убивать их. При этом они падали, становились на колени, целовали им ноги, умоляя оставить в живых. Я слышала, как Анна Тихонович просила не убивать их. Одного ее маленького ребенка убил каратель, ударив его прикладом по голове, когда тот был на руках у матери. А потом Анну с тремя малолетними детьми закрыли в сарай и сожгли. Она шла в сарай и несла на руках мертвое дитя. Нас потом погнали в конец деревни в сторону Жодино, толкая прикладами, зверски обращаясь с нами. Там, в конце деревни, я шла в группе упомянутых граждан сзади и постепенно отставала. Тогда один каратель, среднего роста и плотного телосложения, толкнул меня в горевший дом Миколы Радкевича, вернее в окно дома, откуда выступало большое пламя огня. Я, ударившись о горевшие бревна, не упала через окно в дом, а, прислонясь к стене, стала закрывать глаза от огня. Вокруг были дым и пламя. Спасаясь, я бросилась из огня в огород, где росла, вернее, стояла на корне конопля. У меня обгорели брови и волосы на голове, а также руки.
~
В разных местах горела одежда. Потушив на себе одежду, я поползла огородами за деревню. Тогда же я слышала стрельбу и стоны людей недалеко от дома Михаила Радкевича. Там, как впоследствии я узнала, были расстреляны семьи Мальвины Ванзонок и Грузд, в том числе два ребенка грудного возраста и другие дети. Мне же удалось убежать в болото.

Когда, в какое время уехали немецкие войска, я точно не могу сказать, но поселок был сожжен полностью, всего семнадцать или восемнадцать дворов. Вечером в этот же день, когда заходило солнце, я вернулась из болота на место сожжения поселка. Среди трупов расстрелянных граждан нашла раненую малолетнюю Галину Ванзонок. У нее было прострелено плечо. Она в настоящее время проживает в городе Минске. Рядом с ней лежали трупы ее матери, полуторалетнего брата, малолетних сестер Любови, Валентины и других. Почти у всех у них были простреляны головы. В другом конце поселка, в сторону Логойска, в сарае Рыжевского Стефана было сожжено карателями примерно восемнадцать человек, в основном старики, женщины и дети. Бронислав Тихонович, который потом погиб в партизанах, мне рассказывал, что он находился в своем огороде в конопле и видел, что указанное
количество граждан, в том числе его жена и троемалолетних детей, были сначала закрыты в бревенчатом и крытом соломой сарае Стефана. Затем этот сарай обстреляли и подожгли. Бронислав Тихонович сильно плакал и говорил, что живые люди горели в сарае, в том числе его дети, возрастом от полутора до пяти лет. А отец Тихоновича Бронислава, по словам последнего, был расстрелян около сарая, и труп его сожжен. Всего было расстреляно и сожжено человек тридцать пять из числа жителей поселка. На месте сарая Рыжевского Стефана (он потом погиб на фронте) я видела много обгоревших трупов, которые узнать было невозможно. Совершенно обгоревший труп Станислава Голуба был найден на месте сожженного озерода.

Каратели до сожжения поселка выгоняли людей на улицу и грузили на автомашины имущество. Скот не забрали, так как он находился в лесу. Из числа жителей поселка было убито и сожжено карателями примерно тридцать пять человек, а остальные скрывались в лесу. В нашей деревне часто появлялись партизаны, неоднократно минировали шоссе Логойск — Жодино. Это, видимо, и стало поводом для уничтожения поселка и его жителей. Дополнений не имею. Записано правильно, вслух зачитано».
~
Из протокола допроса Елены Николаевны Радкевич 1897 года рождения


Из крестьян, белоруска, беспартийная, неграмотная, вдова, колхозница колхоза «Путиловец», проживающая в деревне Юзефово Смолевичского района Минской области. Протокол от 20 февраля 1961:
«Об ответственности от дачи показаний и дачу заведомо ложных показаний предупреждена по ст.ст. 134 и 136 УК БССР.

— Вы проживали во время немецкой оккупации на территории Белоруссии в деревне Юзефово?

— Да, в период немецкой оккупации я проживала в деревне Юзефово в поселке Антопольский, который был сожжен в 1943 году с уничтожением многих жителей. На том месте сейчас имеется братская могила.

— Расскажите, когда конкретно, кем и при каких обстоятельствах был сожжен поселок Антопольский?

— Поселок Антопольский, состоявший из 18 дворов, был сожжен в конце лета 1943 года. Дату точно не помню. Знаю, что уже прошел религиозный праздник Первое
Пречистое и это было перед другим таким праздником Второе Пречистое. Когда, в каких месяцах они бывают, не могу сказать. Помню, что в воскресенье, в обеденное время, примерно в два часа дня, немецкие карательные войска СС приехали в наш поселок на автомашинах и мотоциклах по шоссе со стороны Логойска. Я находилась в то время со своими четырьмя малолетними детьми дома и через окно увидела, что каратели заехали с указанной стороны в западный конец поселка Антопольский. Сразу же началась стрельба. Через непродолжительное время я также увидела, что стали гореть некоторые дома и сараи. По улице ходили несколько карателей, одетых в немецкую форму. На рукавах у них и эмблемах головных уборов имелись знаки с человеческими черепами. И поэтому я знаю, что это были войска СС. Должна сказать, что еще примерно за месяц до приезда карателей Мария Апанович из деревни Косино Логойского района (она уже умерла), которую я хорошо знала, через моих родственников из Косино передала, что приедут из Логойска жечь нашу деревню и чтобы мы спасались. Но когда, в какой день приедут каратели, я не знала. Проживала я в поселке Антопольский по соседству с Ризевской Мальвиной. И вот когда стали гореть отдельные дома и холодные постройки нашего поселка, я со своими четырьмя малолетними детьми (старшему сыну Ване было семь лет, а остальные в возрасте от шести месяцев до четырех лет) выбежала в свой огород. К нам подошел один немец, блондин, вооруженный автоматом. У него по лицу, видимо, от пылавших пожаров, лился пот, наставил на нас оружие и хотел стрелять. Но мои дети стали плакать и кричать: «Ой, мамочка, убьют!»
~
После этого немец повернулся и побежал дальше, на поле. Семилетний мой сын Ваня отбежал в сторону от нас и спрятался в картофлянике. Я не знала, что делать, загорелись мой дом и сарай. В это время подошел другой немец и погнал меня и троих детей (одного шестимесячного я несла на руках) в огород к Ризевской Мальвине, где та находилась со своими детьми. По дороге немец заметил лежавшую в картофлянике малолетнюю Павлович Лиду. Там же стоял другой немец и хотел ее убить. Но этот каратель, который нас гнал, что–то ему сказал по–немецки, и Лиду погнали вместе с нами к семье Ризевской Мальвины. Потом немец отвлекся от нас, кого–то заметив, и побежал на поле. Мы все стояли на коленях в огороде под яблоней. К нам подошел знакомый полицай и сказал: «Что вы молитесь, хавайтесь, а то спалят или побьют». После этого мы залезли в погреб, находившийся в огороде Ризевской, и там сидели до отъезда карателей. Примерно в 18 часов, когда мы вылезли из погреба, поселок Антопольский, восемнадцать дворов, был сожжен дотла. Я со своими детьми пошли искать старшего семилетнего сына Ваню.

Оказалось, что он убегал из картофляника дальше на поле, в северную сторону от деревни, где находилось болото, и там был убит. Его труп лежал в метрах 15 — 20 от нашего поселка. У него было ранение в правую ногу и простреляна голова. Мой муж, Радкевич Николай, который умер в 1958 году, мне говорил, что он из болота видел, как наш Ваня бежал, хромая, и лег в снопы на поле. Но один из карателей вскоре подошел к тому месту, разбросал снопы и выстрелил в него. Действительно, тело нашего семилетнего Ваньки лежало в разбросанной копне из овсяных снопов. Недалеко, в метрах двадцати, от трупа Вани лежали в разных местах
две убитые девушки из нашей деревни, фамилии их я не помню. Одну звали Пелагея, обеим лет по двадцать. Я к их телам не подходила, так как долго меня не могли отвести от трупа сына. Трудно об этом даже вспоминать. Среди односельчан, кого точно уже не помню, были разговоры, что над этими девушками каратели издевались. На них была разорвана одежда и заголены юбки. В метрах трехстах от поселка, в северной стороне, лежал труп Федоровича Франца, лет двадцати двух. У него до гибели болела нога, был хромой. Я к нему также не подходила. Но односельчане рассказывали, что его били прикладами и настолько мучили каратели, что он даже грыз до крови свой палец. Из тех же разговоров мне известно, что много людей было сожжено, в том числе детей, в сарае Ризевского Стефана. Расстреляны на пригорке, в конце восточной части поселка, Ванзонок Мария и другие, всего человек девять. Там же была ранена в плечо и одна из дочерей Ванзонок. Она сейчас проживает в городе Минске, у нее не действует плечо. Ее отец, оставшийся один в живых, после этого все время болел, не перенес переживаний и вскоре умер.

Трупы убитых и останки сожженных людей захоронены в братской могиле, которая находится на месте, где стоял наш поселок Антопольский. Но часть людей, кажется, хоронили на кладбищах в деревнях Хотеново и Пархово. Всего погибло около сорока человек. В тот же день, под вечер, были видны пожары, слышны крики и плач людей со стороны деревень Пархово и Свидно Логойского района. В связи с чем каратели учинили зверскую расправу над жителями поселка Антопольский, я не знаю. Дополнений к показаниям не имею. Записано все правильно. Протокол мне зачитан вслух».
— Моя мама всю жизнь помнила о том черном дне, до самой своей смерти, — рассказывает ее дочь Елена.
Степановна Малкерова, проживающая в Логойске. — В огне сгорел ее шестидесятичетырехлетний отец, тридцатилетняя Анна, жена брата Бронислава, и их трое деток — Костя, Анечка и Мария. Старшему сыну было шесть лет, а младшей дочке — три. Невестка Анна носила под сердцем четвертого ребенка. Как рассказывала мама, от жары в огне лопнул живот, и ребенок вывалился. Анна прикрыла его своим горевшим телом, поэтому тельце мальчика, которого потом дядя Бронислав назвал Адамом, было почти целым. Моя бабушка Мария ушла в тот день в деревню Знаменка к старшей дочке. А мама осталась в живых благодаря тому, что смогла как–то вывалиться через форточку и спрятаться в огороде. Ей повезло еще, что немец не стал в нее стрелять, а просто облил бензином. Сейчас в живых уже нет, к сожалению, ни Саши Тихановича, ни мамы.
Искать место, где раньше находился поселок Антопольский, долго не пришлось. Три черных гранитных креста... Их нельзя было не заметить прямо с дороги, ведущей в Логойск из Жодино. Когда добрались поближе, то увидели семь плит, на которых были выгравированы фамилии, имена и даты рождения погибших жителей. Тысяча девятьсот шестого года рождения, шестнадцатого, двадцать третьего, тридцать второго, тридцать пятого, тридцать девятого, сорок первого... Это для нас сейчас эти годы очень далекие, поэтому сначала не задумываешься о возрасте невинных жертв. Но когда начинаешь осознавать, что трагедия случилась в сорок третьем, становится страшно. Молодежь и маленькие дети... Девятнадцатый день осени стал для них последним. Этот небольшой мемориал как дань памяти погибшим несколько лет назад на свои собственные средства поставил двоюродный племянник Эмилии Ивановны Сивицкой (Тиханович) из деревни Прудище. Александр Яковлевич Тиханович, так звали скульптора и создателя памятника, жил в Москве, хотя родился в Минске, захотел помочь своей тете, которая потеряла в страшном огне своих родных и близких.
— Я могу рассказать то, что слышала от Эмилии Ивановны, ведь мы с ней жили по соседству и очень дружили, — рассказывает жительница деревни Прудище Любовь Петровна Трусова.
— Вы знаете, не было ни одного дня, чтобы эта женщина не вспоминала о войне. Родилась она в деревне Сарнацкое. Эту деревню, по словам Эмилии Ивановны, каратели тоже сожгли полностью. Перед самой войной ее семья построила большой дом в поселке Антопольский, вот они и переехали. Семью сожгли почти всю. Брат Бронислав позже погиб на фронте. Сама она смогла вылезти через оконную форточку и укрыться. Как–то спаслась и Нина Ивановна Холодинская (Кавецкая), которая сейчас живет в доме для пожилых города Старые Дороги. Большинство жителей поселка немцы сожгли. И сколько Эмилия Ивановна жила, столько мучилась этими воспоминаниями, ведь такое забыть невозможно. Составила списки погибших и хранила, чтобы не забыть. Она откладывала годами понемногу собственные деньги, мечтала поставить на месте сожжения памятник. И в этом ей помог племянник, который был художником–скульптором. Те установленные гранитные плиты стоят прямо на поле, на котором теперь сеют сельскохозяйственные культуры. Хотели это место запахать когда–то, но Эмилия Ивановна очень просила не делать этого. Пошли тогда навстречу, оставили маленький пятачок, но в последние годы к памятнику просто невозможно подойти из–за того, что к нему нет никакой дорожки. Однажды шли по кукурузе, так вообще заблудились, хоть и идти недалеко».
Действительно, добраться до них было довольно проблематично. Маленький островок среди огромного, засеянного поля, на котором стоят гранитные кресты и плиты, да одинокая березка, стерегущая покой и оберегающая память. Память о тех людях, к кому еще долгие годы должна «не зарастать народная тропа». И, насколько мне известно, жители деревни Юзефово посещают своих односельчан, ведь это их боль, их трагедия, их частичка сердца.
Наталья ЧАСОВИТИНА, газета «Край Смалявiцкi»
Советская Белоруссия № 103 (24733). Среда, 3 июня 2015
Сестры Хатыни
Материалы о сожженных в Великую Отечественную войну деревнях на территории Беларуси.