История десятая.
И снятся ужасы войны

Родился я в деревне Хотовиш Климовичского района Могилевской области. У меня были две младшие сестры и старший брат. Я перешел в восьмой класс, а Володя как раз окончил десятый (хотел быть учителем), когда началась война. Его призвали в первые дни, папу эвакуировали на Урал на военный завод по производству танков, а мы с мамой остались в деревне.

Брат слал письма. Последнее датировано августом 1944 года, оно стоит в рамочке у нас дома. В нем простым карандашом Володя пишет, что был ранен, но уже находится в части, есть чем обороняться и бить врага. Подбадривает, что у него все хорошо, передает всем приветы, родителям желает здоровья. Это последняя весточка о нем. Матери пришло извещение, что сын пропал без вести. Где он покоится, мы так и не узнали. 2 августа нацисты оккупировали родную деревню, разделили землю. Помню, как доносился грохот, бомбили, пришли солдаты в фашистской форме с закатанными по локоть рукавами, обосновались.

Климовичский район освободили в сентябре 1943 года. Во время отступления гитлеровцы сжигали дома, разрушили церковь. Многие жители ушли в лес, выкопали землянки. Тех, кто не успел спрятаться, расстреляли. Вскоре мне пришла повестка. Это был последний призыв, когда брали ребят 1926 и 1927 годов рождения.

Сразу нас направили на реку Проню, там фашисты заняли хорошую оборону, и в жестоких боях много солдат полегло. Командир спросил: «Что с этих детей взять? Они даже винтовки в руках не держали, им тут верная погибель». Дал команду вернуться в город, где нас погрузили в вагоны, по 44 человека в каждый, и повезли обучаться сначала в Брянскую область, а потом, в декабре 1943-го, на Урал, в Пермь. Мороз был страшный, 45 градусов! Где поезд останавливался, там мы сразу выскакивали и хватали все, что только может гореть, чтобы топить печки-буржуйки. Докрасна распалим, выстроимся в очередь и греемся, трясем с себя вшей в огонь. После землянки они у всех были, мы же там жили по 80 человек. В Перми нас всех сначала отправили в баню, побрили, болючие уколы сделали, чтобы вшей вывести, обмундирование выдали.

Все ребята были 18-лет-ние (хотимские, климовичские, костюковичские, кричевские, брянские, курские) – тысячи три гавриков. Обучались шесть месяцев, ходили на тактические занятия, ездили на стрельбища. А я метко стрелял и однажды на занятии так хорошо поразил цель, что мне доверили нести полковое знамя.

Когда вернулись, фронт стоял в Чаусах. Нас разделили на три фронта, я попал во 2-й Белорусский фронт к Рокоссовскому. Был командиром отделения взвода ПТР, мы стреляли по танкам. С июня 1944-го освобождали города, дошли до Польши. Двигаясь по ее территории, однажды совершили суворовский марш-бросок – 60 ки­лометров за ночь. Не могу даже передать, какой кошмар увидели, когда пришли освобождать Освенцим. Потом были Германия, Тюбинген, Франкфурт-на-Одере, вторжение в Бранденбургскую провинцию, за которое получил благодарность Сталина. Она сейчас хранится в Климовичском музее.

На прорыве обороны Берлина атаки шли одна за одной. Я крепенький был, далеко бросал гранаты в танки. В одном из боев 26 апреля одну лимонку кинул, вторую и в ту же секунду закрутился на левой ноге и упал – открыли огонь по мне. Одна пуля попала в левую ногу в мягкую ткань, а две другие – в правую, раздробили кость на 12 сантиметров.


Дотянули меня за руки до палатки, погрузили на повозку, закрутили ноги бинтами и повезли на «Икарусе» в Тюбинген в госпиталь. А оттуда 9 мая направили на железнодорожный вокзал, чтобы перевезти в другую больницу. Лежу в вагоне и вдруг слышу – стрельба началась, подумал, что группировка вражеская прорвалась. Кричу: «Дайте автомат, буду стрелять по врагам». Оказалось, это был салют в честь Победы.

В госпитале во Франк-фурте-на-Одере меня с температурой под 40 положили на операцион­ный стол. Планировали ампутацию. Два санитара надели смирительную рубашку, дали наркоз и говорят – считай! Начинаю отключаться и понимаю, что сейчас мне придет конец. Собрался с силами, хоп – и вырвался, откинул руки медсестры! А хирург и говорит: «Такой хлопец молодой и сильный, да без ног останется. Нехорошо. Война закончилась, раненых не будет, пусть полежит у нас, выходим!» Сделал операцию. После наркоза спрашиваю у ребят в палате: «Хлопцы! Торчат ли у меня пальцы на правой ноге?» А они: «Торчат!» Я обрадовался, что ноги на месте. Медсестре Марусе, которая меня выхаживала, трофейное кольцо подарил на память.

Только через год вернулся на родину, окончил курсы, работал в Климовичах. Там встретил будущую жену, и в 1948 году мы поженились. Дети, двое внуков, трое правнуков выросли на моих историях о войне. Осколки пули и дырка в ноге беспокоили всю жизнь, вскрывались раны, снились ночные кошмары, часто вскакивал с постели с криками от боли, звал «В атаку!». Такое не забывается.