Беларусь помнит!
История тринадцатая. От взрывов пряталась под подушку
Дети войны
Пятилетняя Нина с двоюродным братом Иваном пряталась от самолетов с черными крестами на крыльях между торфяных брикетов
Самолеты проносились низко, серые, с черными крестами на крыльях. Пятилетняя Нина с двоюродным братом Иваном побежали прятаться на торфоразработки неподалеку от поселка Обчак. Укрылись между торфяных брикетов, аккуратно уложенных в штабеля. Ваня не выдержал: «Здесь нас найдут» – и предложил прыгнуть в канаву. Вода была черная-черная. Нина отказалась. До вечера дети бродили по лесу. Таким Нина Дмитриевна Бондаревич запомнила первый день войны.
На восток
Папа остался дома: на фронт его не взяли по состоянию здоровья. Он отправил четырнадцатилетнего Ивана, который жил у нас, в деревню Повзики Сенненского района, где жили бабушка и дедушка, за подводой. Иван пригнал коня, хотя путь был неблизкий – около 200 километров в одну сторону. Решили перебраться подальше от Минска в Повзики. На телегу загнали поросенка, а поверх положили матрас, погрузили вещи. Я ехала, а родители шли пешком. К этому времени гитлеровцы уже продвинулись на восток, по дороге увидели колонны пленных. Наши солдаты изнемогали от голода. Мама бросила им хлеба. Пленные разрывали ломти на части и ели. Фашисты заметили, стали кричать, угрожающе трясти оружием.
По пути напоролись на бой. Пришлось пережидать в укрытии. Когда выстрелы смолкли, зашли в один из деревенских домов. Снова все загрохотало. Я сидела на кровати и, как только раздавался взрыв, пряталась под подушку.
По пути напоролись на бой. Пришлось пережидать в укрытии. Когда выстрелы смолкли, зашли в один из деревенских домов. Снова все загрохотало. Я сидела на кровати и, как только раздавался взрыв, пряталась под подушку.
С мамой Агафьей Даниловной, отцом Дмитрием Даниловичем и братом Владимиром, 1954 год
Днем приезжали полицаи, ночью – партизаны
Началась оккупация. Рядом, в Горивце, разместилась полицейская управа. С другой стороны, в Русиново, действовали народные мстители. Повзики были нейтральной зоной – днем хозяйничали полицаи, ночью за одеждой и едой приходили партизаны. В лес, в отряд, ушел и брат Иван. Мне приходилось видеть постоянные стычки между нашими и фашистами. А однажды убегали от оккупантов прямо под выстрелы. Каратели взорвали хату соседки Ани Молчановой. Мы с родителями еле спаслись.
Какое-то время жили в Русиново. Иногда и сюда наведывались полицаи. Родители прятались под полом. Однажды фашисты приехали, походили-походили, никого не нашли. В хате только старая бабка да я – ребенок. Когда они ушли, я принялась топать. Папа и мама сильно перепугались – подумали, что полицаи вернулись. Вот влетело мне тогда!
Хорошо помню, как партизаны ликвидировали управу в Горивце. Запрягли лошадей в молотилку и катили ее с треском до Горивца. Похоже, это была психологическая атака. Сам бой я, конечно, не видела, но зато наблюдала наутро, как везли раненых и хоронили погибших. До сих пор перед глазами юная пара – парнишка-партизан и медсестра, которых убили фашисты.
Какое-то время жили в Русиново. Иногда и сюда наведывались полицаи. Родители прятались под полом. Однажды фашисты приехали, походили-походили, никого не нашли. В хате только старая бабка да я – ребенок. Когда они ушли, я принялась топать. Папа и мама сильно перепугались – подумали, что полицаи вернулись. Вот влетело мне тогда!
Хорошо помню, как партизаны ликвидировали управу в Горивце. Запрягли лошадей в молотилку и катили ее с треском до Горивца. Похоже, это была психологическая атака. Сам бой я, конечно, не видела, но зато наблюдала наутро, как везли раненых и хоронили погибших. До сих пор перед глазами юная пара – парнишка-партизан и медсестра, которых убили фашисты.
Родителей угнали в Германию
Наша семья ушла в лес. Папа сделал шалаш из веток, из кирпича соорудил что-то вроде печки. Спали на земле. Пригнали с собой корову, так что было молоко. Так прожили больше года, не уходили из леса даже в лютые морозы. По деревням разнеслась молва: фашисты собираются устроить облаву на молодых людей, чтобы отправить в Германию. Родители отвели меня ночью к бабушке, потому что понимали: если найдут, от ребенка, скорее всего, избавятся. Все побежали прятаться в лес, а папа с мамой полезли в болото. Каратели привезли собак и стали прочесывать топь. Родителей, мокрых, замерзших, нашли, отвезли в Ульяновичи, а затем отправили в Сенно. Это случилось 30 апреля 1943 года. Папу сильно били. Знали, что его брат – офицер Красной армии, а два племянника ушли в партизаны. Гранатой разбили челюсть. Он был весь черный. Отец рассказывал, что сидели в каком-то сарае. Каждое утро, в пять часов, подходила машина. Того, чью фамилию называли, отвозили на расстрел. Каждый раз, когда двери открывались, все замирали: «Кого на этот раз?» Но родителям повезло – остались живы. Фашисты посчитали, что они еще пригодятся в Германии.
Бабушка, которой ничего не сообщили об их судьбе, ходила к дверям новой управы: «Детки, скажите, что с моими». Кто-то ответил, что их отправили работать на Запад, но нашлись и такие, кто позлорадствовал: «Да расстреляли твоих». Фотография мамы и папы всегда стояла у нас на столе. Я подходила, садилась, смотрела и плакала.
Отец вернулся летом 1945-го, мама пришла осенью – ей пришлось гнать из Германии стадо коров. Путь домой был небезопасным – в лесах еще оставалось много вооруженных фашистов.
В 1955 году Нина – выпускница СШ № 1 Сенно
Азбука под «ап-ло-дис-мен-ты»
В 1944-м, после освобождения Белоруссии, всех детей отправили учиться. Здание школы оккупанты сожгли, поэтому мы занимались по хатам. В первом классе было много переростков. Мне на тот момент исполнилось девять. Букварь – один на деревню. А когда со второй четверти для занятий по чтению понадобилась книга «Родное слово» и ее не нашлось, читали что попадалось. Я осваивала грамоту по брошюре с выступлением какого-то партийного руководителя. Могла прочитать все, кроме слова «аплодисменты». Ну никак мне это заковыристое слово не поддавалось.
Пока было тепло, ходила в школу каждый день. Но начались заморозки. Мы бегали с подружкой за два километра по замерзшей земле в колдобинах босиком. Когда совсем стало невмоготу, перестала посещать занятия. Пришла учительница: почему не ходишь? Тогда я нашла где-то немного пряжи, сама спряла ниток, а соседка связала тапки. Обувь быстро стопталась, и у меня вновь начались вынужденные каникулы. Снова пришла учительница. Тогда родственник сплел из лозы лапти, но и они долго не продержались. Видя мои мучения, тетка предложила переехать жить к ней, поближе к школе: «Где три дитя, будет и четвертое». И забрала меня к себе – уже никто не надеялся, что мои родители вернутся.
Пока было тепло, ходила в школу каждый день. Но начались заморозки. Мы бегали с подружкой за два километра по замерзшей земле в колдобинах босиком. Когда совсем стало невмоготу, перестала посещать занятия. Пришла учительница: почему не ходишь? Тогда я нашла где-то немного пряжи, сама спряла ниток, а соседка связала тапки. Обувь быстро стопталась, и у меня вновь начались вынужденные каникулы. Снова пришла учительница. Тогда родственник сплел из лозы лапти, но и они долго не продержались. Видя мои мучения, тетка предложила переехать жить к ней, поближе к школе: «Где три дитя, будет и четвертое». И забрала меня к себе – уже никто не надеялся, что мои родители вернутся.