Любовь под пулями

Пиджак Аэлиты Ивановны звенит орденами и медалями, но по всему видно — дороже для ее сердца другое свидетельство военного лихолетья. Деликатными движениями развязывает она веревки простой голубой картонной папки. Здесь ее фронтовой роман в письмах. В начале 1945-го ее госпиталь стоял в Польше. Для поддержки боевого духа прибыли артисты, устраивали концерт. Кто мог из раненых, шел сам, активно жаждущие искусства, но неходячие прибывали на носилках. Борис Алексеевич был ранен в живот, но уже шел на поправку. По крайней мере, сил на то, чтобы взять за руку хорошенькую сестричку, хватило: «Данный товарищ, как вас зовут?» Она посмотрела на обаятельную улыбку — и пропала. До его отъезда были и прогулки, и поцелуи, а потом целый ворох фронтовых писем «родной Элочке». Одно, написанное 7 мая в медсанбате, Аэлита Ивановна перечитывает с особым трепетом:

«Сегодня я уже нахожусь на р. Эльба. Этот день замечателен еще и тем, что мы встретились с союзниками — американскими войсками. Это было замечательное зрелище: все обменивались рукопожатиями — от солдат и до генерала, угощали друг друга кто чем мог… Разгром гитлеровцев уже недалек. Эти разрозненные группы пугливых фрицев пачками сейчас сдаются в плен, видя крах фашистской Германии. Так что теперь вся Красная Армия и, конечно, весь советский народ из дня в день ждут полной капитуляции Германии, а значит, и окончания войны в Европе».

А дальше почти прозрачные намеки на общее будущее, от которых и сейчас на лице Аэлиты Ивановны расцветает счастливая улыбка. Дело было решенное. Нужно только встретиться. Увиделись они уже после подписания капитуляции. Свадьбу сыграли в Берлине.

Родилась Аэлита Ивановна в 1926 году. В 11 лет осталась без мамы: ее, польку по национальности, арестовал НКВД за мифический шпионаж. Реабилитировали в 1961-м, посмертно. Без работы остался отец-железнодорожник. К 1941-му Аэлита успела окончить семь классов и успешно сдать экзамены:

— У меня пятерки были по всем предметам. Папа говорил: «Будешь выдающимся математиком!» Я в уме пятизначные числа перемножала! Мы даже с двоюродной сестрой перед сеансами в кино представления устраивали, показывая математические фокусы.

22 июня Аэлита с кучей местных ребят вернулась с реки и увидела почерневшие лица матерей...

Тогда даже подростки осознали, что война — дело серьезное, только решительности не поубавилось. Аэлита стала санинструктором, окончила курсы медсестер, недолго поработала в госпитале. До сих пор помнит, как их, молоденьких девчонок, впервые отослали к прибывшим эшелонам:

— К виду крови полностью не привыкнешь никогда. До этого что, только пальчик кололи. А тут хлещет из ран, а перевязать надо!

В первый раз храбрую девчонку в военкомате отправили домой — мала еще, и это несмотря на ее отчаянное «Я же комсомолка!». Пришлось ехать к тетке в Ташкент. Там работала на заводе «Россельмаш», по 12—16 часов прикрепляла к минам «крылышки». В августе 1943-го наконец призвали с госпиталем на фронт. Долгое время стояли в Прилуках в Черниговской области Украины.

Вскоре пришла весточка от отца — он работал в военном госпитале в Гомеле. Она ринулась к нему, где попутками, где пешком — мост через Сож был разрушен. Зашла со стороны Новобелицы, нашла госпиталь, но там сказали, что отец отлучился. Через окно увидела, как он идет по двору… Даже сейчас глаза Аэлиты Ивановны наполняются слезами: уже навидавшаяся всякого на войне как маленькая девочка она бросилась на шею к папе. Так до конца войны вместе и остались.

Фронтовой госпиталь передвигался за войсками на запад. В Житомирской области расположились возле железной дороги. Во время бомбежек от него почти ничего не осталось, погибли три врача и четыре медсестры.

— Одну девочку застрелили, разрывная пуля в лоб попала. Маруся… Никогда не забуду. Такая девчонка хорошая была, шила прекрасно, нас учила. Там, в Олевске, мы ее и похоронили…

Потом была Польша. Там Аэлита с подругами побывала в освобожденном лагере смерти Майданек. Рассказывает, а голос срывается и пережитый ужас ощущается почти физически:

— В бараках видели сотни тысяч пар обуви, снятых с людей, — от сапогов до лаптей и пинеток. В другом бараке — волосы, а в третьем делали абажуры из людской кожи. И если попадалась татуировка, эти «изделия» ценились очень… Мы потом спать не могли, и снотворное не помогало.

Госпиталь стоял в Люблине, Лодзи, Наленчуве. Последним пристанищем для него стал дворец Малаховских XVIII века. Тогда там Аэлита Ивановна нашла открытку с изображением пышного сооружения, которую как память хранит до сих пор. В Польше, уже познакомившись и до времени распрощавшись с будущим мужем, отыскала еще одну милую открытку с цветочками «Z powinszowaniem imienin». Отослала как-то Борису, только не к именинам, а с поздравлением по случаю 1 Мая. Теперь и эта открытка хранится в семейном архиве.

В толстом альбоме тщательно сберегли и редкие военные фото. На маленькой карточке она в белом платье, сшитом из парашюта. Упавший с неба немецкий трофей Аэлита Ивановна поймала, когда от бомбежек своим телом укрывала соседского ребенка.

Даже половины ткани хватило на два платья: себе и подруге по госпиталю. Тоже в белом, но уже в медицинском облачении, она на фото возле госпиталя во взятом Берлине. Спокойная полуулыбка и две озорных косички — первый снимок, сделанный после победы также в немецкой столице. Аэлита Ивановна взахлеб рассказывает, как услышали в госпитале про капитуляцию:

— Что делалось! Стреляли в воздух из всех видов оружия, у кого что было. Мы ночь не спали. Уже погрузились в эшелон, всю ночь с девчонками обсуждали, куда поедем вместе: в Пензу, Ростов, я в Орел всех тяну.

Но до 1946 года Аэлита Ивановна оставалась в Германии. Через несколько недель в Берлине встретились с Борисом. Там же и расписались, в госпитале свадьбу сыграли. У них не было ничего. В Берлине, особенно возле Бранденбургских ворот, собирались огромные многонациональные барахолки. Нужные вещи в основном обменивали на продукты. В столовой сэкономишь хлебушка — и вперед. Из приобретенного тогда сохранилось всего пару вещиц. У немца возле реки Шпрее молодая жена раздобыла немецкие ложки и вилки, одну из них Аэлита Ивановна и достает из кухонного ящика. А из шкатулки — яркую брошку:

— Уж очень я любила брошки и бусы! Эта тоже из Берлина.

Вслед за мужем она после войны объехала весь Союз. А когда Борис Алексеевич вышел в отставку, решили перебраться в утопающий в зелени Гомель. Больше полувека жизни в браке, двое детей, трое внуков и трое правнуков… Аэлита Ивановна сохраняет бодрость духа и готова поделиться секретом вечной молодости:

— А я никогда ни на кого не злюсь и плохого не желаю!