Ротковщина

Усадьбу «Ротковщина» можно назвать памятником культуры XIX века. Она принадлежала роду Станислава Монюшко. На местном кладбище в 1850 была похоронена Альжбета Монюшко — мать великого композитора. Этот век был золотым для Ротковщины. Благодаря Доминику Монюшко, сыну Станислава, там действовала агрономическая школа. Еще до отмены крепостного права в 1848 году местных крестьян освободили от крепостной зависимости и раздали им землю. В деревне росли красивые мощные деревья, которые были привезены из–за границы.

Из воспоминаний
Галины Станиславовны
Гладкой

1932 года рождения, жительница Минска

«Родилась я в деревне Ротковщина, два класса окончила в Пекалинской школе. А она большая была, кирпичная и двухэтажная. Наша деревушка маленькая — 13 домов до войны стояло, а один из них пустой. Правда, в одной хате могли жить по несколько семей. Когда передали, что война началась, мы дома были. Мама в это время в Минск на крестины поехала и долго не могла домой вернуться. Ротковщина была тесно связана с партизанами. Сначала это были солдаты из разбитых воинских частей, а потом к ним стали присоединяться простые люди. Наш населенный пункт всегда был в центре событий. Я помню, когда около деревни стали окапываться отступающие солдаты Красной Армии. Все было вокруг перекопано, да и лес кругом.

Партизаны сожгли школу, чтобы немцы не заняли ее

Нас предупредили, что бой большой будет, но тогда ничего не было, солдаты отступили и ушли на Березино. А вот партизан мы видели постоянно, они часто ночевали в деревне. Мы сами голодали, спали на голой соломе, даже простыней не было, ведь все отдавали им. У каждой семьи были землянки, так и там ночлег партизаны устраивали. Возле Ротковщины действовали «шишкинцы» и отряд Булганина. Мой папа был сапожником и его забрали в отряд Громова, чтобы он обувь ремонтировал. Предателей в деревне не было, сдать немцам нас не могли. Но спали постоянно одетыми на тот случай, если вдруг внезапно немцы нагрянут. Взрослые дежурили, пока дети спали. Бывает, что мама разбудит из–за того, что слышен шум машин, мы выскочим на улицу — и прятаться. А зубы просто стучали от страха и ноги тряслись и немели. С одной стороны нашей деревни, по большаку, люди вкопали большие столбы на протяжении трех километров, чтобы не могли проехать машины и мотоциклы немецкие. Как–то нас предупредили, что каратели идут. Из деревни увели коров, оставили кур и свиней, а мы все в лес убежали. Тогда расстреляли одну семью и сожгли один дом, когда заподозрили, что в нем партизаны были. Всех свиней и кур забрали фашисты.

Спустя некоторое время пришла настоящая беда

Был август, где–то часа два дня. Я помню, что к нам привезли партизанские семьи. Коровы пришли с поля, а мы сидели и обедали. Я вышла во двор и увидела, что на нас летит самолет, да так низко, что можно было подумать, что он зацепится за крыши домов. Я хотела предупредить своих, но не успела. Летчик в начале деревни уже бросил бомбу, и начали стрелять пулеметы. Мама схватила меня и брата, выскочила на улицу, а куда бежать, не можем от страха сообразить. Потом к большому лесу направились. Оглянулись, а за нами никто из деревни не бежит. Мы поторопились к землянке — там тоже никого, тогда спрятались под мост. Когда все утихло, мама побежала открывать сарай, чтобы выпустить корову. Нужно было и жито вынести на улицу, чтобы не пропало во время бомбежки. И тут немецкие самолеты вернулись. Мы спрятались в ельнике, а рядом было болото и речка. Там полуразрушенная землянка была без дверей, так мы в ней спрятались. Бомбы сыпались градом. Из разорвавшегося снаряда вытекала черная жидкость, похожая на смолу, которая воспламенялась.

Прекратили бомбить только тогда
когда солнце за лесом начало прятаться

Люди вернулись в деревню, а там просто страх господний, как говорят. Дома и сараи горят, стекла выбиты в окнах. Соседка не успела из сарая корову вывести, кто–то выпустил ее, когда уже сарай горел. А на нее горящая крыша рухнула, так и вышло животное под этим огненным панцирем. По партизанским тропам мы в лес ходили папу искать, но назад вернулись.

Нужно было как–то дальше жить. Когда в Смолевичах уже наши солдаты были, а немцы отступать начали, мы пошли собирать землянику и увидели, как партизаны вдруг стали выезжать из леса и направились в сторону железной дороги. Они сказали, что в деревне немцы. Нас, детей, отправили вместе с партизанами, а дедушка Зинаиды Тумель побежал домой. У него там остались жена и двухлетний мальчик.

Но без мамы и без знакомых односельчан очень было страшно

В трех километрах от Ротковщины хутор стоял, я точно не помню, как он назывался. На ум приходят Россохи или Бортники. Все деревенские люди собрались на этом хуторе. Дети хотели сбегать в Ротковщину в разведку, но нас остановили и сказали, что там полно немцев, окапываются и готовятся к бою. А со стороны деревни Шабуни появились немецкие танки. Мы перепугались очень и стали прятаться в лесу в землянках около хутора. Ночью нас разбудил русский солдат и сказал, чтобы мы уходили отсюда подальше, так как будет бой с немцами. (У деревни Ротковщина состоялось ожесточенное сражение между немецкими солдатами и танками и 873–м Смоленско–Бранденбургским Краснознаменным ордена Суворова III степени истребительно–противотанковым артиллерийским полком.) Все пошли в сторону Смолевичей к деревне Слобода.

А над нами стали летать немецкие самолеты

В Слободе пробыли два дня. Потом трое мужчин из нашей деревни пошли первыми посмотреть на то, что происходит в Ротковщине. Потом пошли все остальные. То, что осталось от нашей деревни, больше напоминало Куликовское поле. Лежали везде трупы русских и немецких солдат, убитые лошади, разорвавшиеся снаряды и очень много целого оружия. Вся земля горела и дымилась, было жарко, и трупы людей и животных быстро разлагались. Немцев убитых мужчины сносили в ближайший окоп и закапывали, а русских солдат похоронили в одной большой могиле. Жить там было абсолютно невозможно, и сначала мы поселились в палатках. Выкапывали из земли уцелевшую картошку, собирали колоски ячменя, которые не успели сгореть. Уцелела одна печь Зинаиды Тумель, так около нее навес сделали, и односельчане готовили еду. Через несколько дней на фронт забрали всех оставшихся в живых мужчин, остались больные старики, женщины и дети. Чтобы как–то жить дальше, пришлось расходиться по родственникам и знакомым в другие деревни. Так и осталась наша Ротковщина невосстановленной».

Из воспоминаний
Надежды Михайловны
Шманай

1935 года рождения, жительница деревни Драчково

«Перед войной в Ротковщине проживало 70 человек. Наша деревня буквально стала приютом для партизан. Можно сказать, что сжигали наши дома частями три раза. В конце 1942 года у нас появилась группа партизан, которые называли себя москвичами, может быть, в целях конспирации. Хотя мы знали, что это местные люди из деревень Смолевичского района. Они поддерживали тесную связь со смолевичским подпольем. Подпольщики снабжали партизан оружием, медикаментами и необходимыми сведениями.

А весной немцы в Ротковщину прислали карательный отряд
из полицаев и немцев

Ехали они по студенковской дороге на Верхмень, Шабуни. Машин было много, и гул был слышен далеко. Люди стали собирать вещи, а когда мы вышли из дома, то уже началась перестрелка немцев с партизанами. Кругом свистели пули. От нашего сада где–то в ста метрах находился густой ельник. Мы перешли через ельник, потом — через речку и пошли в деревню Пелека. Тогда немцы и полицаи в Ротковщине сожгли только три дома, в которых жили партизаны. Это дома Ольги Дмитриевны Молчан, Иосифа Яскевича и Нины Ивановны Зиновьевой. Вместе со всеми уходить из деревни отказался старый дедушка Иван Леонтьевич Сороко. И когда горели эти дома, его немцы живьем бросили в огонь.

Где–то летом в деревню прилетели немецкие самолеты,
и началась бомбежка

Партизаны к этому времени собирались уходить за железную дорогу. И как–то ночью в деревню приехал целый обоз из десяти подвод. На них были жители деревни Николаевщина и другие люди. Во второй половине дня прилетели самолеты. Летели тройками, одна за другой. Когда долетели до леса и развернулись, мы сразу поняли, что будут бомбить деревню. Все бросились врассыпную. А дома в Ротковщине находились по одну сторону дороги, а по другую — росли старые ели. Мы и побежали через этот ельник к деревне Пекалин. За ельником был мостик, под которым и спрятались. В этот день бомбили еще Шабуни и Пекалин. Было страшно, что до сих пор дрожь пробирает, думали, что никогда эта бомбардировка не закончится. Когда стихло все и люди вышли из укрытия, сложно было разобрать, где небо, а где земля.

Кругом — дым, гарь, горела жидкость,
которая вытекала из бомб

Мальчики из любопытства пытались подойти ближе и потрогать — начинали гореть руки, а стали вытирать об одежду — загорелась одежда. А вскоре партизаны ушли за железную дорогу. В нашей деревне осталось несколько домов. Но сами понимаете, в каком они состоянии были. Да и они сгорели, когда немцы уже отступали. Еще помню, что когда освободили Смолевичи, то все жители бросились туда за солью. Без нее есть пресную ботву, картошку было невозможно. А на станции разломали склады, и она там горами лежала. А нам, детям, было еще интересно посмотреть, куда девались полицаи. Когда возвращались обратно и дошли до Ворота, то в деревню уже нас не пустили. Сказали, что в районе Пекалина, Ротковщины идет бой. Этот день и стал последним для нашей деревни».

Из воспоминаний
Валентины Михайловны
Алехнович

1929 года рождения, жительница деревни Пекалин

«Семья наша была большая — шестеро детей. Папа погиб во время финской войны в 1939 году перед самым Новым годом. А мама, Ольга Ивановна, беременная тогда была и родила в начале 40–го еще мальчика. До войны ребятни в Ротковщине много было. Я в школу ходила, успела пять классов окончить и вступить в пионеры. Мы с Галей Гладкой, тогда она Курацкая была, хорошо учились и даже в президиуме школьном сидели. Когда началась война, меня перевезли к знакомым в Пекалин. Надежда Михайловна Шманай — моя родная сестра. И она была в основном в Ротковщине у деда нашего Ивана Сороко. Там же жила мамина младшая сестра. Их та бомбежка и застала. А я в это время была в Пекалине и во время налета пряталась в другом лесу. Наша хата самая первая в деревне была. Однажды к нам пришел молоденький советский солдатик. Он такой страшный был, по нем вши ползали, как муравьи. Мама остригла его наголо, нагрела воды, помогла помыться, а одежду всю сожгла. Мужской одежды в доме не было такого размера, так она свою дала. А он сам родом из Логойского района был. Очень хотел пешком идти домой, все повторял, что тут рядом. Он сам идти не смог без обуви, слякоть на улице и очень холодно было, но просил, чтобы как–нибудь его родителям передал, что он жив. И мама два дня шла туда, в его деревню, чтобы выполнить его просьбу. Рассказал нам, что до войны учителем работал.

Если подумать, то много чего можно вспомнить

А от немцев доставалось, конечно, больше Ротковщине, да и бомбили ее больше. Из свидетелей тех событий уже мало кто остался. Односельчане, которые пережили войну, разъехались по разным местам, мы редко видимся. Только память осталась, от нее никуда не денешься. А если бы вы знали, какое это красивое местечко было! Все уничтожили фашисты и война. Мы из деревень, в которых сейчас живем, иногда ходим на место, где была наша родная деревня. Там и кладбище осталось, где похоронены родные и односельчане. Война покалечила нашу семью. Старший брат учился в Ленинграде и попал в блокаду, во время которой умер от голода. Второй братик, которому было где–то двенадцать лет, подорвался на боеприпасах, которые от войны остались. Немцев погнали, а кругом осталось много оружия. Мальчишки любопытные, удержать трудно, вот и беда случилась. Вот такая она — война. Разве ее забудешь, сколько бы времени ни прошло?»

Удивительной силой и властью обладает время: живут простые люди — у каждого свое имя, биография, семья, растут города, шумят леса, несут реки свои бурные воды, а проходят годы — теряется след многого. И тогда мы начинаем собирать по маленькой крупице информацию о событиях прошлого, чтобы успеть сохранить ту память, которую еще не успело уничтожить время. Это становится очень важным и необходимым. Только память эта бывает разная. Кто–то помнит о светлых и приятных моментах в жизни, а иногда эта память омрачена болью и страданиями. И ничего уже не изменишь и не вернешь, как и не вернешь назад маленькую деревушку Ротковщина, которая безжалостно была уничтожена немцами и местными приспешниками.

Наталья ЧАСОВИТИНА, газета «Край Смалявiцкi»
Советская Белоруссия № 118 (24748). Среда, 24 июня 2015

Сестры Хатыни

Материалы о сожженных в Великую Отечественную войну деревнях на территории Беларуси.

Все статьи