Беларусь помнит!
На коне и на броне
Михаил Дзюба
Встретил Победу в Кенигсберге, отремонтировал за войну более 30 танков, безошибочно стрелял на поражение с 50 метров в немецкую технику... Все четыре часа монолога 97-летнего ветерана из Слуцка Михаила Тихоновича Дзюбы мы с фотографом слушали как завороженные. Человек говорит, а у нас перед глазами — документальный фильм с подробнейшими фактами, уникальными съемками, неожиданными поворотами и запоминающимся сюжетом. Режиссерам, пока есть такая возможность, обязательно надо встретиться со свидетелем исторических событий, которому уже скоро исполнится век… Его память, несмотря на солидный возраст, хранит даже самые мелкие нюансы тех дней. И он может детально рассказывать часами о жизни на войне, о том, как в одной суровой судьбе сплелись человеческие страдания, отвага, самообладание и выносливость…
С выпускного бала на войну
Михаил Дзюба родился в 1921 году в казацкой семье на Кубани в станице Березовка. Он был первенцем, потом у него появились сестренка Даша и еще три брата. Семья каждый год куда-то переезжала в поисках работы на более хлебные места. Очень непростая была жизнь. Если бы не война, Михаил непременно поступал бы в медицинский техникум. Так для себя решил. Но в июле 1941-го пришла повестка отцу, а так как на руках у матери было четверо маленьких детей, то она сама попросила военкома забрать в армию с отцом и старшего. Мол, так легче ей будет, а батька за парнем там присмотрит. Миша не против был, он и сам просился в бой. На начало войны он был парнем серьезным — со школьным аттестатом. Говорит, попал в новую жизнь сразу после выпускного бала.
С боевым крещением долго ждать не пришлось. Парня призвали в кавалерию, в 47-й конно-артиллерийский дивизион. Так сложилось, что с первым же эшелоном, перевозившим лошадей, он попал под бомбежку: из 340 животных осталось только 17.
— Страшно было — смерть повсюду... — говорит сегодня он. А перед глазами — смерть красивых, гордых животных, на которых держится казачество.
С боевым крещением долго ждать не пришлось. Парня призвали в кавалерию, в 47-й конно-артиллерийский дивизион. Так сложилось, что с первым же эшелоном, перевозившим лошадей, он попал под бомбежку: из 340 животных осталось только 17.
— Страшно было — смерть повсюду... — говорит сегодня он. А перед глазами — смерть красивых, гордых животных, на которых держится казачество.
В первом ответственном бою у Михаила Дзюбы, по его словам, аж кубанка на голове от напряжения зашевелилась. Первая мишень — немецкий танк, который надо было подпустить к себе максимально близко. Лишнего расхода боеприпасов допускать никак нельзя...
— Гимнастерка липнет к телу, смотришь, а все вокруг двоится, пот льется. Комиссар стоит позади и говорит: «Спокойнее, Миша, ну, успокойся». А немцы на танках еще далеко: метров 300 от нас. Надо поближе подпустить махину, хотя бы на 50—60 метров. Как остановится — ей конец, в стоящую цель намного легче попасть. Лупил сразу в гусеницу, она — самое уязвимое место, — вспоминает ветеран.
Силы тогда были неравные: 22 фашистских танка против десятка советских пушек и 6 минометов. В том поединке у станицы Семикаракорской благодаря мужеству бойцов 47-го конно-артиллерийского дивизиона из двух десятков немецких танков в строю не осталось ни одного. Но и у наших потери оказались невосполнимыми: из 12 пушек уцелели всего три, в том числе и орудие Михаила. Хотя первую кровь он тоже пролил — оторвало фалангу среднего пальца на левой руке. Но Дзюба зажал рану в кулак и отпраздновал окончание боя. Какая была эйфория… Оставшиеся в живых бойцы кричали, бросали шапки в воздух.
— Гимнастерка липнет к телу, смотришь, а все вокруг двоится, пот льется. Комиссар стоит позади и говорит: «Спокойнее, Миша, ну, успокойся». А немцы на танках еще далеко: метров 300 от нас. Надо поближе подпустить махину, хотя бы на 50—60 метров. Как остановится — ей конец, в стоящую цель намного легче попасть. Лупил сразу в гусеницу, она — самое уязвимое место, — вспоминает ветеран.
Силы тогда были неравные: 22 фашистских танка против десятка советских пушек и 6 минометов. В том поединке у станицы Семикаракорской благодаря мужеству бойцов 47-го конно-артиллерийского дивизиона из двух десятков немецких танков в строю не осталось ни одного. Но и у наших потери оказались невосполнимыми: из 12 пушек уцелели всего три, в том числе и орудие Михаила. Хотя первую кровь он тоже пролил — оторвало фалангу среднего пальца на левой руке. Но Дзюба зажал рану в кулак и отпраздновал окончание боя. Какая была эйфория… Оставшиеся в живых бойцы кричали, бросали шапки в воздух.
Авиаторы врага были «педантами»
Михаил Тихонович раскрывает свои ладони со следами адских нагрузок из военного прошлого. Но и эти шрамы не сравнишь с осколочным ранением правой руки, ожогами и более серьезной травмой — контузией, которую он пережил в июне 1943-го под Матвеевым Курганом. Воспоминания об этом дне отпечатались в памяти навсегда:
— Самыми ужасными были бомбежки вражеской авиации. Фашисты, когда налетали, истребляли всех очень педантично. Помню, вырвался один конь, мечется, а командир нашей батареи скомандовал мне убрать его. Выскакиваю и слышу свист, поднимаю голову, а она, бомба в 250 кило, прямо на меня летит. Рядом лежала груда камней, и как я успел за нее запрыгнуть, свалиться и покатиться, один Бог знает. Инстинкт самосохранения сработал... Она упала в метрах сорока от меня… Коня разорвало в клочья, а я оглох.
— Самыми ужасными были бомбежки вражеской авиации. Фашисты, когда налетали, истребляли всех очень педантично. Помню, вырвался один конь, мечется, а командир нашей батареи скомандовал мне убрать его. Выскакиваю и слышу свист, поднимаю голову, а она, бомба в 250 кило, прямо на меня летит. Рядом лежала груда камней, и как я успел за нее запрыгнуть, свалиться и покатиться, один Бог знает. Инстинкт самосохранения сработал... Она упала в метрах сорока от меня… Коня разорвало в клочья, а я оглох.
Из носа, ушей и рта Михаила шла кровь, а лицо посинело. Сержанта погрузили на бричку, но довезли только до какого-то полуразрушенного дома, оставили там, потому что бомбардировка длилась долго... Несколько часов пролежал он без сознания — просто повезло, что крыша старого строения не приглянулась немецким авиаторам. Когда очнулся — услышал: «Так он же дышит!» В госпиталь не попал, но стал глухим на левое ухо. Михаил Дзюба до сих пор переживает по этому поводу:
— Из-за этого дефекта меня потом в Военную академию не взяли.
— Из-за этого дефекта меня потом в Военную академию не взяли.
И еще раз о небе...
Спрашиваю у Михаила Дзюбы, было ли место вере на войне. Каждый день проживался, как последний. Ветеран задумывается:
— Да, помню, всякое бывало… Конечно, к Богу и атеисты обращались. До того изнеможение брало, и холод, и голод, что станешь на колени в окопе: «Господи, за что такие муки?» Молодежь была патриотично настроена, но хорошо помню фразу своего сослуживца — пожилого мужика: «Молись, комсомолец, Бог поможет!»
— Да, помню, всякое бывало… Конечно, к Богу и атеисты обращались. До того изнеможение брало, и холод, и голод, что станешь на колени в окопе: «Господи, за что такие муки?» Молодежь была патриотично настроена, но хорошо помню фразу своего сослуживца — пожилого мужика: «Молись, комсомолец, Бог поможет!»
В голод кавалерию спасала конина. Лошади гибли часто, и, будь такая возможность, мясо не бросали. Кстати, никогда, ни разу у бедных сельчан военные не попросили о еде, просто опускали голодные глаза, проходили мимо деревень, даже не останавливаясь.
— Если зайдем в село, сразу немцы его бомбить начинают. Грехом было у беззащитных стариков, женщин, детей просить о чем-либо, — признается Михаил Тихонович.
После контузии Михаил попал в состав 16-й танковой роты и служил в городе Курган, а в апреле 1944 года был распределен в Харьковское танковое училище. Курсантом ему довелось ремонтировать танки. Михаил Дзюба среди таких же 60 сотоварищей собирал из останков разбитых Т-34 новые машины. Ветеран вспоминает, что только за первую половину лета 1944-го им удалось восстановить 36 танков. Участвовал он даже и в художественном процессе — делал уже на готовой тридцатьчетверке надписи «За Родину!». И хоть начальство требовало писать фразу «За Сталина!», переписывать не заставили ни разу.
— Если зайдем в село, сразу немцы его бомбить начинают. Грехом было у беззащитных стариков, женщин, детей просить о чем-либо, — признается Михаил Тихонович.
После контузии Михаил попал в состав 16-й танковой роты и служил в городе Курган, а в апреле 1944 года был распределен в Харьковское танковое училище. Курсантом ему довелось ремонтировать танки. Михаил Дзюба среди таких же 60 сотоварищей собирал из останков разбитых Т-34 новые машины. Ветеран вспоминает, что только за первую половину лета 1944-го им удалось восстановить 36 танков. Участвовал он даже и в художественном процессе — делал уже на готовой тридцатьчетверке надписи «За Родину!». И хоть начальство требовало писать фразу «За Сталина!», переписывать не заставили ни разу.
Февраль 1945-го: до Победы — считанные месяцы (Михаил Дзюба на снимке слева).
Последняя атака
Михаил Тихонович на службе в послевоенное время
Михаила отправили на 3-й Белорусский фронт в 5-ю гвардейскую танковую армию. В июне 1944 года ее использовали в качестве основного подразделения для развития успеха во время летнего наступления советских войск во время операции «Багратион». Формирование было введено в наступление после прорыва вражеской обороны стрелковыми дивизиями 11-й гвардейской армии, в ходе чего завершило окружение Минска и освободило город. Михаил Дзюба воевал на усовершенствованном Т-44.
Встретил победу в Кенигсберге на берегах Балтики.
— Появились тогда впервые для боевых действий кумулятивные снаряды, поэтому в своей последней атаке недалеко от Эльбина (Черняховска) мы отвели душу. Немцам сильно досталось: разбили их в пух и прах. Пехота к вечеру подошла, заняла позиции. Впереди — берег Балтийского моря. Мы покушали, расстелили брезент да легли спать. И вдруг ночью как открылась стрельба. Мы скорее по местам, в танки попрыгали, а команды никакой нет. И вдруг кто-то как заорет: «Победа!» Включили громкую связь полковой радиостанции. Точно! Мир! Войне конец! Как же мы плясали, плакали, обнимались, стреляли в воздух, из чего только могли, — говорит с волнением ветеран.
Столько лет миновало, а в глазах Михаила Дзюбы проступают слезы. Если бы не смелый казацкий дух этого человека, то сердце не выдержало бы, не пережило бы всю эту страшную историю… На волоске от смерти был много раз, пережил контузии, ранения, голод. Но вот он живой — перед нами, у него дети, внуки. А сейчас он в точных деталях рассказывает о прошлом. Разве это не чудо?
Встретил победу в Кенигсберге на берегах Балтики.
— Появились тогда впервые для боевых действий кумулятивные снаряды, поэтому в своей последней атаке недалеко от Эльбина (Черняховска) мы отвели душу. Немцам сильно досталось: разбили их в пух и прах. Пехота к вечеру подошла, заняла позиции. Впереди — берег Балтийского моря. Мы покушали, расстелили брезент да легли спать. И вдруг ночью как открылась стрельба. Мы скорее по местам, в танки попрыгали, а команды никакой нет. И вдруг кто-то как заорет: «Победа!» Включили громкую связь полковой радиостанции. Точно! Мир! Войне конец! Как же мы плясали, плакали, обнимались, стреляли в воздух, из чего только могли, — говорит с волнением ветеран.
Столько лет миновало, а в глазах Михаила Дзюбы проступают слезы. Если бы не смелый казацкий дух этого человека, то сердце не выдержало бы, не пережило бы всю эту страшную историю… На волоске от смерти был много раз, пережил контузии, ранения, голод. Но вот он живой — перед нами, у него дети, внуки. А сейчас он в точных деталях рассказывает о прошлом. Разве это не чудо?
Они освобождали Беларусь
Материалы о ветеранах Великой Отечественной войны, освобождавших Беларусь