История шестая.
Мечта о булочке с маслом

Когда началась война, мне исполнилось три года. Папа сразу отправился на фронт, он воевал еще в финскую войну, был военнообязанным. Мы остались с мамой и сестрой Женей, она старше меня на семь лет.

Уже на следующий день после начала войны в Ленинграде была объявлена первая воздушная тревога, через неделю – эвакуация населения. Мы в нее не попали. Жили в блокадном городе, и если летом еще можно было как-то держаться на прежних запасах, то в сентябре после бомбежек Бадаевских складов, где хранились запасы продовольствия, город остался без продуктов. Буквально через пару дней урезали норму хлеба по карточкам, которые ввели еще в июле.

Начался страшнейший голод. В магазинах ничего не было, даже тех продуктов, которые раньше никто не покупал из-за дороговизны. Овощи, крупы стали продавать в граммах. Кто мог – ездил на пригородные поля, подбирал оставшиеся в земле после сбора урожая картофелины, жмых, траву, брюкву. Потом не стало и этого. От безысходности ленинградцы ели собак и кошек, перекручивали кожаные туфли и древесную кору на мясорубке, готовили студень и оладки из столярного клея, от чего потом умирали в жутких муках – из-за заворота кишок.

Как сейчас дети мечтают получить заветную игрушку или поехать в Диснейленд, так же сильно я хотела белого хлеба, намазать его маслом, посыпать сахаром. Когда меня спрашивали: «Кем ты хочешь стать?», говорила: «Булочницей, буду есть столько булок, сколько захочу!»

О еде в те дни старались не говорить совсем, чтобы не травмировать друг друга. Топили буржуйки сначала дровами, а когда они закончились, в расход шло все, что попадалось под руку. Чтобы не замерзнуть, спали в одежде, втроем на кровати.

В начале осени дети еще ходили в школу, но ближе к зиме заниматься было невозможно из-за холода (мороз опускался до -40) и голода, от которого все ослабли.

Старшеклассники собирались в дружины самообороны, дежурили по ночам в школьных подвалах. Если бомбили школу, надо было сообщать об этом «наверх» и до прибытия пожарных бежать тушить «зажигалки»: бомбы захватывали клещами, а иногда и голыми руками, сбрасывали на асфальт.

Сестра Женя в свои одиннадцать лет тоже бегала на крышу тушить зажигательные бомбы. Даже такие маленькие дети помогали взрослым как могли. Мальчишки, девчонки, немощные старики постоянно дежурили на улицах, ведь килограммовые «зажигалки» падали тысячами на крыши домов, заводов. За это детей могли покормить дрожжевым супом или давали дополнительный талон на хлеб.

Цинга, дистрофия, тиф тысячами косили ленинградцев – морги были переполнены. Покойников зашивали в белые простыни, одеяла, укладывали штабелями на улицах. В 1942 году от голода умерла наша мама. Санитарные дружинницы, которые следили за тем, чтобы трупы не лежали в квартирах (их не сразу убирали, ведь по карточкам умерших можно было еще несколько дней получать хлеб), увидели нас с сестрой и забрали в дом ребенка. Потом по документам из этого учреждения мы смогли получить удостоверение жителя блокадного Ленинграда.

На улицу нас не пускали, потому что мы были слабенькие и распухли от голода, а тогда в городе учащались случаи людоедства, от голода многие теряли рассудок. То, что мы находились все время в четырех стенах, уберегло нас от страшных картин действительности, когда идти за хлебным кусочком приходилось, переступая через мертвецов, погрызенных крысами.

После тяжелого ранения отец оказался в Москве в госпитале. Оттуда он послал в Ленинград ординарца (как сейчас помню, его звали дядя Миша), который нас разыскал. С ним мы приехали к папе и после выписки из госпиталя отправились в Узбекистан, а в 1945 году нас направили в Минск. Где мы поселились на улице Грушевской.

9 мая встретили здесь – я очень хорошо запомнила этот день. Какой был праздник, как ликовали люди: никогда в жизни я больше не видела столько радости, столько слез счастья. Самый лучший день!

Я так и не стала булочницей, до пенсии работала товароведом в магазине «Торгодежда», но до сих пор моя любимая еда – белый хлеб. Сестра Женя умерла в 2005 году, а мне – 77 лет, и все эти годы я благодарна Беларуси, которая стала для меня второй матерью. Вырастила сына, двух внучек и сейчас – счастливая прабабушка четырех правнуков. Пусть они никогда не узнают, что такое война.